Пером и шпагой - Страница 105

105

— Отныне я похож на тело, у которого ежедневно ампутируют по больному члену. Еще один взмах ножа — и все кончено. Однако никакое красноречие политиков не убедит меня принять позор капитуляции. Лучше я погибну под развалинами Пруссии!

Он был вынужден бросить войну с Дауном, чтобы поспешить на выручку столицы. Армия короля двигалась на Бранденбург стремительно — как раскаленный метеор, и ничто его не удерживало.

— Я клянусь, — говорил король, качаясь в коляске, — я клянусь всеми силами ада, что Чернышев жестоко будет наказан мною за свою дерзость (о Тотлебене король, конечно же, не упоминал).

Всю силу мести своей, весь опыт полководца, жестокость монарха, который вот-вот лишится короны, — все эти «силы ада» Фридрих размашисто швырнул вперед, чтобы размозжить маленький корпус Чернышева, осмелившийся вступить в его столицу. Но… Чернышев, вовремя оставив Берлин, за три дня форсированного марша уже дошагал до Франкфурта.

Прослышав об этом, король пощелкал пальцами:

— Все ясно! Могу предсказать заранее: Даун, пока я летел на Берлин, уже занял Саксонию… Просто удивительно, как этот человек смело хозяйничает, когда хозяин в доме отсутствует!

Поворотив от Берлина обратно на Саксонию, Фридрих велел прислать ему подробный перечень разрушений и потерь столицы. Особенно он переживал уничтожение австрийцами драгоценной коллекции антиков; она досталась ему от кардинала Полиньяка, король годами лелеял и улучшал ее. Теперь красота древнего мира валялась в осколках, разбитая прикладами кроатов.

И последовало вдруг неожиданное признание короля.

— Спасибо русским, — сказал Фридрих. — Именно они спасли Берлин от ужасов, которыми австрийцы угрожали моей столице…

Король выразился именно так, что и зафиксировано свидетелями. И это признание очень важно для нас, русских. Но, сказав «спасибо русским», Фридрих тут же позвал к себе друга детства Финка фон Финкенштейна.

— Сочини-ка, дружище, — велел ему король, — хороший обстоятельный мемуар о злодействах русских в моей столице!

Что и было исполнено, И «спасибо» короля услышал его секретарь, а памфлет распространился на весь мир. Но вот мнение свидетеля беспристрастного — Леонарда Эйлера, который одинаково хорошо относился и к России и к королю Пруссии.

«У нас здесь было посещение, — писал Эйлер, — которое в других обстоятельствах было бы чрезвычайно приятно. Впрочем, я всегда желал, что если бы когда-либо суждено было Берлину быть занятым иностранными войсками, то пускай это были бы русские…»

Вольтер был восхищен стойкостью и дисциплиной в российских войсках. «Ваши войска в Берлине, — сообщал он русским друзьям, — производят более благоприятное впечатление, чем все оперы Метастазио».

***

Европа теперь не сомневалась, что русская армия способна творить чудеса. При занятии Берлина русские потеряли сто человек, пруссаки — более восьми тысяч. Сопоставление удивительное!

Но главное сделано: мы побывали в Берлине! А ключи от Берлина были торжественно переданы в Казанский собор Петербурга — на вечное там хранение.

В исторически близкое нам время, в суровую годину Великой Отечественной войны, Гитлер настойчиво рвался к Ленинграду, где лежали ключи от его столицы… Но эти ключи оказались недосягаемы для германцев. Ключи от Берлина и поныне в наших руках! Мы получили их от предков наших — на вечное хранение.

МРАЧНЫЕ ТОРЖЕСТВА

Существует банальное выражение: «Его душа пылала ненавистью».

Этот избитый литературный штамп я решил применить к Фридриху. Душа короля действительно «пылала ненавистью», когда он, не поймав Чернышева, развернул свою армию от Берлина — назад, в дожди, в слякоти, на Саксонию… Вот сейчас всем чертям станет тошно!

***

Заняв Лейпциг, Фридрих собрал военный совет. «Надо напасть на Дауна»,

— убеждал король. Но генералы его молчали.

— Вы молчите? Но почему вы молчите?

— Ваше величество, в подобном случае нам лучше повиноваться бессловесно, нежели давать вашему величеству советы.

— Значит, вы находите наш успех невозможным? Опять молчали. Но тут поднялся Циттен:

— Король, мы берем яблоко и не спрашиваем — сладкое оно или кислое. Мы яблоко раскусываем… Кусай и ты Дауна, король!

Громадная армия Дауна раскинулась широко, левое крыло ее лежало на Эльбе, правое покоилось на высоких горах. Фридрих же, наоборот, стиснул свою маленькую армию в плотный кулачок. Сам король и Циттен — два кастета в этом кулачке. Эта неслыханная битва, на которую короля могло толкнуть только отчаяние, разразилась в мокрых лесах при Торгау.

Фридрих сам вел свои войска через лес. Листва, вся в каплях, хлестала его по лицу. Когда он вышел из леса, двести пушек Дауна открыли огонь. От, грохота множества орудий распались тучи на небе, даже прояснело. Столетние дубы теряли свои вершины. Австрийские ядра, влетая в колонны пруссаков, прорывали в рядах солдат коридоры. Но Фридрих, нахлобучив шляпу на глаза, со шпагою в руке, все-таки упрямо шел вперед. И он довел гренадер до пушек Дауна, — батареи сразу умолкли, отбитые.

Бой был жесток. Инфатерия ложилась костьми. Кирасиры-латники с обеих сторон рубились нещадно. Было неясно, кто победит сегодня. Все уже смешалось. Под королем убило лошадь, он стал пересаживаться на другую. Долго не мог поймать ее поводья.

— Подай же их! — крикнул он флигель-адъютанту.

И полетел из седла на землю… Пуля пробила грудь Фридриха. Он потерял сознание. Через бархатный сюртук обильно текла кровь. Но король быстро пришел в себя и закричал:

— Куда вы меня тащите? Дело еще не кончено… Даун бросил в схватку драгун, и они опрокинули прусскую армию. Это было уже поражение. Самое настоящее. Ночь наступила — глухая, осенняя. Из леса долго кричали раненые. Небеса плотно сомкнулись над павшими. С поля боя Фридриха отвели, поддерживая за локти, в ближайшую деревню. Но все дома уже заполнили искалеченные в битве. Тогда король прошел в церковь. Ему посветили фонарем, и он карандашом стал писать депеши. Допустил до себя врача, — ему сделали перевязку.

105