Пером и шпагой - Страница 138

138

— как за выступление актера. Эти гонорары помогли ему открыть зал фехтования невдалеке от Кенсингтонского парка в столице.

В это же время композитор и шахматист, не знавший поражений, угрюмый Филидор стал искать в Лондоне достойных себе соперников. С тех пор как де Еон встречался с ним еще в юности, в кафе «Режанс», Филидор сильно постарел. Узкое лицо его потемнело, как кора дерева. Неразлучная скрипка бывшего пажа Марии Лещинской постоянно лежала возле шахматной доски. По пять шиллингов брали за вход в клуб, чтобы увидеть соперничество состарившихся друзей.

В 1792 году все имущество де Еона пошло с молотка, описанное полицией за долги — старые и новые. Жестоко он страдал от потери книг, без которых ощутил себя в жизни бесполезным и беспомощным. Пенсии кавалер от Франции давно не получал; близилась нищета. Он поддерживал себя уроками фехтования и сеансами шахматной игры на нескольких досках сразу.

А события близкой революции уже потрясали его отечество. На родине, совсем неожиданно, появился у него защитник, и на этот раз де Еону очень повезло.

Защитником де Еона стал Марат — «друг народа».

Марат выступил против Бомарше: подлый откупщик, торговец черными рабами Африки, вот он — враг свободы, и Марат ничего не прощал автору «Свадьбы Фигаро».

— Трудно поверить, — говорил Марат, — что в собрании представителей Парижской коммуны находится человек, который был изгнан оттуда с общественным негодованием… Человек, всегда продававшийся министрам и неизменно готовый взяться за выполнение любых постыдных поручений (здесь что ни слово — то правда!). Так, получив поручение выкрасть корреспонденцию кавалерственной дамы де Еон, он был обвинен ею в мошенничестве…

Что могла дать революция де Еону? Только независимость от королей. О кавалере де Еоне, помимо того, что он сам писал о себе (не всегда правдиво), много писали и другие. Ему суждено было еще при жизни своей составить целую библиотеку о себе же! Не было, пожалуй, ни одной столицы Европы, которая бы не выпустила о нем одну-две книги.

И писали по-разному: с удивлением или с иронией, скабрезно и шутливо, серьезно и просто глупо. Но никто не догадался заметить большого протеста маленького человека против великой власти! Де Еон (в моем понимании) был фигурою совсем не смешною — он был трагической личностью.

А потому он и не стал прятаться от революции по задворкам Европы. Уже не «кавалерша де Еон», а гражданка де Еон предложила Франции свои услуги опытного драгунского офицера и дипломата.

И вот ответ Республики: согласны принять под свои знамена!

Снова были сброшены стариком (увы, уже стариком) проклятые чепцы и юбки. Он поспешил встать под трехцветные знамена новой для него Франции. Он уже был в коляске, чтобы ехать в гавань…

Его окружила полиция Лондона (это был королевский надзор):

— Вы не уедете, пока не будут оплачены вами долги…

Мы не знаем, как сложилась бы судьба этого человека далее. Но было б любопытно увидеть де Еона в революции!

***

И потекло время — быстрее, чем вода по клеенке. Англичан можно было привлечь только оригинальностью, и пришлось старику снова облачиться в женское платье. Иначе никто не хотел помогать. Старухе еще помогут, старику же — никогда!

В фехтовальных клубах Лондона скоро привыкли к этой вечно сердитой и грубой старухе, которая долго снимает в передней свои галоши, бредет на арену, чертя шпагою борозду по рыхлому песку, и кричит на учеников простуженно:

— Не так… В ангард снова… Руку, руку назад!

Он был беден, но полиция Лондона почему-то считала де Еона фальшивомонетчиком и зорко следила за «проказливой старушкой». А он имел всего лишь заработок учителя фехтования. Иногда еще давал публичные бои, выезжая для того в Бирмингэм, Саутгэмптон или в Оксфорд. Играл по трактирам в шахматы — на деньги.

И попивал дрянное дешевое винцо…

Так и тянулось до 1796 года. В этом году он вычитал из газет, что умерла русская императрица Екатерина II, оставив Россию в славе и величии. Тридцать четыре года эта женщина стояла у кормила власти над громадной страной с мужественным и сильным народом. Она добилась своего в дипломатии: если в Петербурге слегка чихали — вся Европа валялась в жесточайшем насморке. Но де Еон не мог представить себе эту женщину в ореоле величия. Он помнил ее другой — с жилистым тонким телом, с крохотной точкой ярко-малиновых губ, всегда сжатых в напряжении, с ее интригами, злостью и распутством.

В этом же году с де Еоном случилось несчастье.

***

Как всегда, пришел де Еон вечером в клуб, чтобы дать урок фехтования знатным балбесам. Среди учеников его появился новичок — сын каких-то принцев из голландских колоний в Ост-Индии, который прибыл в Лондон пообтесаться в высшем свете. Для начала де Еон показал ему, как надо правильно держать шпагу.

— Раскиньте колени.., вот так. Видите? — пружинисто присел перед ним де Еон. — Эфес на отлет, а внимание сюда…

— Покажите, как колоть? — спросил балбес. — Вот так?

И шпага неуча, разорвав сухожилия правой руки де Еона, с треском обломилась. Обломок ее торчал из-под платья шевалье.

Кавалер слева — здоровой ладонью — закатил принцу оплеуху. Вырвал из руки обломок клинка.

Песок арены забрызгало кровью… Он сказал принцу:

— Будь я моложе, я бы сделал из вас решето…

Несколько месяцев провел в постели. Годы уже не те — почти семьдесят лет. Не заживает все так, как раньше. Когда шевалье оправился, рука его (правая, боевая, кормящая!) не действовала.

Он лишился заработка.

Его подобрала добрая француженка, мадам Колль, на квартиру которой он вскоре переехал. Жизнь де Еона, начатая столь блестяще, теперь замкнулась стенами кухни и швейцарской.

138