Пером и шпагой - Страница 39

Петербург воспринял это известие с презрением. — Дураков и в алтаре бьют! — заявила Елизавета. — Хороша же сестрица: коли воевать не способна, так и не бралась бы.

Раньше Мария Терезия одергивала русский кабинет от нападок на Фридриха, а теперь слезно кланялась Петербургу, умоляя о скорой помощи. Граф Эстергази просил Россию как можно быстрее вступить войсками на просторы Восточной Пруссии, дабы оттянуть Фридриха подальше от Вены…

Елизавета Петровна была возмущена до предела:

— Не вы ли, граф, меня за шлейф хватали, чтобы, не дай бог, не начала я войны раньше вашего? Не я ли сразу предложила вам поставить русскую армию в землях саксонских? А вы мне говорили: нет, нет, не надо!.. Чего испугались вы тогда? Фридриха? Меня? Или того, что мои солдаты ваш хлеб истреблять станут?

Эстергази уже ничего не мог сказать в оправдание своего двора. Он опустился на колени и зарыдал…

Елизавета обескураженно развела руками, шлепнула себя по пышным фижмам, сказала:

— Ну вот, граф… Плачете? А я теперь не могу, на охоту идя, кормить собак… Собак всегда загодя кормят. И сами знаете: у нас даже командующий не выбран!

В это время де Еон добился у нее приватной аудиенции. Обычно дипломаты по пять часов выжидали свидания, пока разберут каждый локон императрицы, пригладят ее морщины. Но де Еона Елизавета приняла сразу, ибо он был для нее мужчина непонятный. Ни одной шашни не водилось за ним, и любая красавица разочарованно отступала перед этой высоконравственной загадкой. Елизавета смотрела на шевалье, щуря красивые глаза свои, о которых современники писали, что они полны «воробьиного сока», и — слушала де Еона… Маленький и хрупкий, шевалье говорил ей о принце Конти, о его доблестях и отваге; как была бы счастлива русская армия, — имей она такого прекрасного военачальника…

— Принц Конти? — фыркнула Елизавета. — Добро бы он у меня шубу на соболях просил, но зачем ему мое маршальство? Я и своих-то генералов чем прокормить не ведаю.

Расписать перед женщиной ту яркую «страсть», которая испепеляет сердце Конти, атташе не решился, ибо за спиною Елизаветы переминался Иван Шувалов, и это грозило большим конфузом (шпага, как известно, от кулаков не спасает). Но хитрый версальский интриган, посверкивая сережкой, вынырнул уже с другой стороны — не менее важной для сюзерена Конти:

— Пламенные взоры принца обтекают все просторы вселенной, и мой сюзерен заметил, что за вашим пышным столом, который называется империей Российской, имеется один свободный стул…

Де Еон выждал паузу (в хорошей игре пауза допускается). Но, кажется, пауза сильно затянулась. Шувалов кашлянул в душистое жабо, а Елизавета игриво махнула веером:

— О чем речь? Пусть принц присядет рядом с нами, а мы потеснимся.

— Но это стул — престол Курляндии, — закончил де Еон, потупляя глаза за своего бессовестного электора. — За все услуги, что окажет еще мой король России, не сделаете ли вы, всемогущая, принца Конти курляндским герцогом?

— Стул-то.., шаткий, — моргнула Елизавета. — И всего-то и чести в нем, что он географией к моему столу придвинут.

Она глянула на Шувалова, — тот похвалил ее улыбкой.

— Ну что ж, — ободрилась Елизавета. — Ежели за столом Людовикуса уже невмоготу от тесноты стало, то… Пусть сам король и решит за брата Конти, где тому сидеть лучше. А то вот герцог Бирон сидел уже на Митаве, да ныне я держу его подалее — в Ярославле!

На атласных туфлях де Еон — спиною вперед — уже скользил, торопливо кланяясь, по паркетам, и два арапа бесшумно затворили за ним позлащенные двери в лепных амурчиках. Аудиенция закончилась. Шувалов вышел из-за кресла императрицы, сел возле ног ее — на подушку:

— Видишь, матушка, афронт каков! Пора главнокомандующего приискивать. Своего-то хоть в капусту мельчи да с грибами ешь. А с чужим поди-ка вот разбирайся. Медлить нельзя.., война не ждет: хоть роди, а дай армии начальника доброго!

— Трубецкой дряхл, к бумаге прилип, а Румянцев молод, — прикинула Елизавета раздумчиво. — Апраксин — баба, да и кажинную неделю бит за картами от Разумовских бывает… Может, и впрямь, Ваня, кого из чужих просить?

— Нет, матушка, своего надо, природного, изыскивать! Стали искать лучшего полководца для вождения армии в походах. Бестужев-Рюмин, по собственным резонам, остановил свой выбор именно на битом Апраксине. Положение канцлера было никудышное, и хотел он поправить его через Шуваловых. Дочка же Апраксина — княгиня Ленка Куракина — была в амурной связи с графом Петром Шуваловым… Апраксин, таким образом, благодарный Бестужеву, шепнет о нем дочке, Ленка Куракина шепнет своему любовнику, Петр Шувалов шепнет Ваньке Шувалову. Ну, а Ванька…

«Не свинья же Ванька — оценит!»

— Матушка, — твердо заявил Бестужев, — окромя Апраксина, ей-ей, как ни крутись, а более никого не видится!

***

Степан Федорович Апраксин провел боевую жизнь не ахти какую кровавую. Если кровь ему и пускали, то больше из носа. Апраксин был другом «молодого двора». Свой страх перед армией Фридриха не скрывал он нигде — ни в Конференции, ни в сенате, ни среди пьяного разгула, где его внимательно слушали платные шпионы Фридриха: курляндец фон Мирбах, шведский граф Горн, голландец ван Сваарт, сэр Вильяме и жена русского канцлера — Альма Бестужева-Рюмина, урожденная фон Беттингер.

Но трусость Апраксина более всего радовала наследника престола:

— Ты никогда не побьешь друга моего, великого Фридриха!

— Где уж мне, дураку, — охотно вторил ему Апраксин… Елизавета призвала Апраксина ко двору; от флота был зван адмирал Мишуков, который подъехал на колясочке в две костлявые клячи. Совсем не так выехал главнокомандующий, имевший 365 золотых табакерок: на каждый день в году — по разной.