Пером и шпагой - Страница 88

— Нет. Уже поздно. Фридрих силы собирает. Скоро король персонально сюда к нам заявится…

Узнав, что Франкфурт взят, австрийцы валом повалили туда, в надежде разграбить богатый коммерческий город. Но на форштадтах уперлись в русские штыки, — дальше ворот их не пускали. На пегой кобыле выехал навстречу союзникам русский генерал Александр Никитич Вильбоа и вынул из ножен ловкую шпагу:

— Назад! Зарублю любого… Грабить-то вы мастера, а вот воевать не умеете…

Теперь и Даун, в отместку Салтыкову, нарушил венские директивы: он не поднял свою армию по тревоге и не пошел к русским навстречу, чтобы совместными усилиями разбить Фридриха одним согласным ударом. Русские остались под стенами Франкфурта, вдали от баз и магазинов, один на один со всей прусской армией.

Даун рассудил — трезво и подло:

Если сейчас Фридрих победит, мы окажемя в большой выгоде. Русские бьются беспощадно, и даже в поражении своем они сумеют нанести Фридриху неслыханные потери… Эти потери для Пруссии будут невосполнимы, Фридрих сразу же ослабеет. А тогда мы, умные австрийцы, полностью сохранив свои силы, сокрушим Фридриха до конца. И после войны, как непобежденные, мы сможем смело предъявить миру свои претензии… Русским же, как побежденным, будет не до претензий… Итак, все ясно. Моя армия с места не стронется более, пока поединок Фридриха с Салтыковым не разрешится ударами мечей!

…Когда жена Дауна появилась в театре, в ложу к ней (прямо на колени) кто-то из партера бросил дохлую кошку. Кошка была, повторяю, дохлая, тощая, ободранная, и маршальша закатила истерику. Представление театральное сорвалось!

***

Он презирал медлительных людей. Он был скор. И на руку, и на ногу. Мысль же его была — как росчерк молнии на черном небосводе. Мысли ослепляли его. Он спешил.

Даже сейчас Фридрих находил время работать над книгой о походах Карла XII на Россию; эту книгу в разгар боев король опубликовал в двенадцати экземплярах (для истории — не для читателя!).

Чего другого, а энергии у короля было хоть отбавляй. Иногда близкий к отчаянию, не расставаясь с дозой сильного яда, составляя одно завещание за другим, Фридрих порою словно молодел, свято веря в чудо. Чудеса он придумывал сам. Всю жизнь этот король воспитывал в пруссаках рабский педантизм. Карл XII, шумный и визгливый король Швеции, совсем не был похож на своих подданных — тугодумных и уравновешенных. Фридрих II не походил на немцев, которых властно подчинил своей воле.

Сейчас король шагал, осиянный верой в чудо.

— Идите за мной, — говорил он солдатам, — чудо спасет нас!

Солдат падал в траву, — король склонялся над ним:

— Вставай, приятель! Не время валяться… Трубы славы поют над нами… Уже завтра я обещаю тебе настоящее чудо!

Он едва поверил в падение Франкфурта:

— Невероятно! А где же были мои кордонные отряды?

— Король, их изрубили еще под Цюлихау… Сейчас — по мнению Фридриха

— его могло спасти только решительное поражение русской армии. Призрак Цорндорфской битвы еще витал над его головой, и король-: Сделался осторожным. Бить только наверняка! Но сильно бить… Чтобы русские не поднялись!

— Напишите на наших штандартах, — велел король, — что на этот раз битва произойдет не ради славы, a pro aris et focis… Мы сражаемся отныне «за святилища и очаги» нашего Берлина!

Рядом с королем скакал неустрашимый Зейдлиц. Дни стояли раскаленные, солнце плавилось в зените, а ночи были страшные, удушливые. Вовсю полыхали над Европой зарницы, хлеба сгорали на корню, вытоптанные толчеей давно враждующих армий… По дороге Фридрих безжалостно разбивал австрийцев, пленял их тысячными толпами, захватывал богатые вагенбурги, грабил идущие обозы. Шесть ночей он не закрывал глаз, и эти глаза светились сухим огнем фанатика, верящего отныне не столько в себя, сколько в то чудо, которое он обязан свершить…

Умный человек, король понимал всю опасность будущей битвы.

— Я ничего так не боюсь, — признался он, — как русской артиллерии. Шуваловские гаубицы — это порождение дьявола. Русские медведи не французские комары, а единороги Салтыкова стоят во сто крат больше, нежели все пушки армий Контада и Дауна.

В это время под Франкфуртом создалось весьма странное положение. Совсем невдалеке от лагеря Салтыкова собрались две громадные армии — армия Пруссии и армия Австрии; первая шла, чтобы разбить Салтыкова, но вторая не шла к Салтыкову, чтобы выручать его от ударов Фридриха.

— Будем рассчитывать на себя, — утешился Петр Семенович…

48 тысяч штыков в руках потсдамских ветеранов король уже развернул на армию России. Глубокой ночью его войска начали переправу через Одер ниже Франкфурта, где — на медных понтонах, где — просто вброд, по шею в воде… Фридрих успокоился, когда вся его армада оказалась на другом берегу. Дело теперь за ним.

— Дорогу королю! — закричали адъютанты. В свете коптящих факелов, кося кровавым глазом на черную воду Одера, конь Фридриха ступил на понтоны и — шпоры в бок! — вынес короля на обрывистый берег.

— Вот теперь, — сказал король, глубоко дыша, — мы уже наполовину победили. Мы появились там, где нас не ждали.

Для него развели костер под густым покровом тревожной ночи. Фридрих бросил на землю свой плащ, не раз простреленный в боях, устало лег на него, велел собрать у костра генералов.

— Мои друзья, — сказал он им, — я не уважаю своих придворных: все они лишь декорация, на фоне которой мне, королю, удобнее играть королевскую роль. Но вас, генералов, я высоко чту: вы куете будущее непобедимой Пруссии… Может, вы сядете?