Пером и шпагой - Страница 82

Восточно-прусский губернатор, вельможный барон Николай Андреевич Корф (родственник по жене самой императрицы), явился на постоялый двор. Петр Семенович ел кашу с постным маслицем, на приглашение явиться к обеду ответил:

— Спасибо, барон. Но на сегодня я уже сыт.

— Не сейчас и зову — обед к ночи будет.

— А ночью я спать приучен, барон… Фермеру он сказал при встрече такие слова:

— Дай мне ключи от секретных казематов Кенигсберга…

— Какие ключи?

— Те самые, коими ты затворил в узилище офицеров российских, чтобы они тебе, прохвосту, не мешали карьер делать! Знаю, что и Петр Румянцев туда бы угодил, будь только воля твоя…

Через два дня — без пышности и литавр — Салтыков покинул Кенигсберг, ни с кем не попрощавшись; он выехал к армии — на Познань. Но бывают же такие несуразности в истории: армия встретила его недовольством и подозрениями.

— Курица мокрая.., коса прусская! — слышал он за спиной.

Салтыков, и без того гнутый годами и невзгодами жизни, согнулся еще больше от недоверия солдат, которых он горячо любил и почитал. Но командование над армией принял смело.

— Не прими я, — говорил, — так опять Фермишка вылезет. А мне Фридриха побить охота… Он у меня недолго побегает. Я его в Берлине, сукина сына, без штанов заставлю капитуляции писать!

Впервые за эти годы появился настоящий главнокомандующий. Человек упрямый, самоуправный, хитрый, с твердой и властной рукой полководца. Немцы при нем в штабах попритихли — он им ходу не давал.

— Может, иные из них, — размышлял Салтыков, — и честно служат России. Но уже сколько изменщиков из их числа было! Проверять же каждого некогда — война идет, а посему за лучшее сочту всех иноземцев держать от секретов своих подалее…

Салтыков при дворе милостей не искал. Интересы государства и армии он ставил превыше всего. Приказов же от Конференции он не любил и отметал их в сторону:

— Коли доверили, так и доверяйте до конца. Стоит мне ложку ко рту поднести, как из Петербурга меня под локоть советники пихают — не так, мол, ем! Проглочу и без ваших подсказок…

Бедный Салтыков — ему этой самостоятельности не простят.

Ни в Петербурге, ни в Вене! А год был уже 1759-й.

***

Незадолго до этого в русской армии появился человек в громадной треуголке, который, так же как и Салтыков, стремился к самостоятельности (но лишь ради карьеры). Звали его Курт Готлоб граф Тотлебен, и он был последним иноземцем, принятым на русскую службу… Имя этого человека настолько прочно вошло в историю Семилетней войны, что мы расскажем о «ем подробнее.

Тотлебен был из тюрингских немцев. Смолоду его болтало под знаменами курфюрста Саксонии, герцога Вейсенфельсского, курфюрста Баварского, в войсках Голландии, затем короля Пруссии и опять в Голландии… Первую свою жену граф бил смертным боем, и она бежала от него, бросив сына и все свое состояние. В доме голландского негоцианта Тотлебен изнасиловал его приемную дочь, девочку тринадцати чет, а перед этим убил за карточным столом товарища по полку. После чего бежал из Голландии, вместе с совращенной девочкой, прямо в Берлин. Здесь он обвенчался и в приданое за невестой взял все состояние негоцианта. Тотлебен разбогател, у него появились большие поместья в Бранденбурге и Пруссии. Но вторую жену он стал избивать, как и первую. Это дошло — через фискалов — до короля Фридриха, который в делах семейной нравственности был строг, и Тотлебен, боясь суда, бежал обратно в Голландию, оставив в Пруссии сына от первого брака. Вскоре началась война. Будучи в чине полковника, Тотлебен направился в русское посольство — к резиденту графу Головкину…

— России вы не нужны, — отвечал Головкин на все предложения Тотлебена перейти на российскую службу.

Тотлебен оказался прилипчив — из русского посольства он просто не вылезал. Он говорил, что богат. Показал счета из банков: да, богат! Узнав, что Россия снаряжает отдельный корпус для рейда в земли Саксонии, он говорил, что берет на себя поставку 10 тысяч человек и четырех тысяч лошадей. За это ему нужны: чин генерал-майора и.., полная самостоятельность в боевых действиях. Лентяю Головкину он так надоел со своими проектами, что тот наконец сказал (лишь бы отвязаться от Тотлебена):

— Рекомендаций вам не дам. Проект ваш отсылаю в Петербург, и вы езжайте следом за проектом…

Прибыв в столицу России, граф угодил под личное покровительство Фермера, который стал усиленно выдвигать Тотлебена по службе. Наконец этот проходимец своего добился: получил отдельный корпус. С упорством неустанным Тотлебен стремился к самоуправству. И во власти был своеволен. Жесток в наказаниях солдат. Груб и невыносим с офицерами. Никаких рапортов о своих действиях не присылал. Часто даже не знали, где его корпус находится. Русского языка не ведал. И — грабил, грабил, грабил…

Скоро за границу, морем в Любек и по Эльбе, поплыли таинственные лодки с ящиками. Счета Тотлебена в банках Европы росли. Вот когда началась для него роскошная жизнь!..

Но Тотлебен не знал, что с самого начала, едва переступив порог кабинета Головкина, он уже не принадлежал самому себе. Его безжалостно схватила и властно держала за глотку тайная разведка короля Фридриха.

— Это просто замечательно, — сказал король, нервно потирая руки, — что Тотлебен такой грязный, подлый и поганый… Нам повезло: с ним не придется долго возиться!

Внимательно выслушал король доклады секретной службы.

— Имение Шольп и мызу Луппо в Померании, а также гершафт Милич в Нижней Саксонии, — велел король, — немедленно секвестировать в мою пользу. Банковские счета Тотлебена арестовать, чтобы для начала он поизвивался в корчах жадности.